– Я не понимаю. Объяснитесь, пожалуйста.
– И ему Анна Ивановна внучатной сестрой приходится, и нам Анна Ивановна тоже приходится внучатной сестрой.
– Жива эта Анна Ивановна?
– То-то, что… Не потрудитесь ли посмотреть?
– Да вы слыхали когда-нибудь об умершем Ковригине?
– То-то что…
– Жива эта Анна Ивановна?
– Наша-то давно померла, а евоная – Христос ее знает.
– Вы у кого-нибудь из адвокатов были, кроме меня?
– Как же, у пятерых уж были.
– Что же они вам сказали?
– Да что! Смеются – только и всего.
– Так зачем же вы ко мне пришли? – уже раздраженно кричит Перебоев, – вы думаете, что у меня праздного времени много?
– То-то, что мы думали: и у него Анна Ивановна, и у нас Анна Ивановна… Может быть, господин адвокат разберет… Денег-то уж очень много, господин адвокат!
– Позвольте вас попросить оставить меня!
– С удовольствием. Мы, признаться сказать, и то думали: незачем, мол, ходить, да так, между делом… Делов ноне мало, публика больше в долг норовит взять… Вот и думаем: не наш ли, мол, это Ковригин?
– Да говорите же толком: какой еще ваш Ковригин? – опять начинает волновать Перебоева надежда.
– Да Иван Афанасьич. Он доподлинно нам сродственником приходится, и тоже лет сорок назад без вести пропал.
– Ну-с?
– Только этот, умерший-то, Федором Сергеичем прозывается…
– Позвольте мне просить вас оставить меня.
Клиент удаляется. Перебоев опять высовывается в дверь и провозглашает:
– Господа! кто на очереди? пожалуйте!
Но клиентская пуста. Сейчас в ней ожидало еще два человека, и вдруг – нет никого.
– Прохор! – в исступлении кричит Перебоев, – где клиенты?
– Ушли-с. Сказали: долго уж очень ждать приходится – и ушли.
– И ты не мог удержать? – хорош гусь! не мог сказать, что я сейчас…
– Да что же, коли они ушли.
– Ушли! Свинья ты – вот что! Вели завтракать подавать.
Перебоев задумывается. Целых два часа он употребил на пустяки, а между тем два клиента словно сквозь землю провалились. Может быть, в них-то и есть вся суть; может быть, на них-то и удалось бы заработать… Всегда с ним так… Третьего дня тоже какая-то дурища задержала, а серьезный клиент ждал, ждал и ушел. Полтораста рубликов – хорош заработок! Вчера – ничего, третьего дня – ничего, сегодня – полторы сотни.
– Прохор! – кричит он, – на будущее время, ежели барыни шляться будут, говори, что дома нет. Ах, юродивые!
Он наскоро завтракает и отправляется в суд. Спор о подлинности векселя он мгновенно проигрывает, зато процесс о краже со взломом выигрывает блестящим образом.
– Всегда так со мной! Как только по назначению суда защищаю – непременно выиграю, – ропщет он вполголоса, почти с ненавистью взирая на подошедшего к нему оправданного клиента.
– Скажите по совести: украли? – спрашивает он.
– Украл-с, – шепотом отвечает оправданный.
– Ну, идите и воруйте. Только мне на зубок не попадайтесь. Я… вас…
В половине седьмого Перебоев возвращается домой – изнуренный. Жена встречает его словами:
– А мы платье купили Наташе – модель из Парижа; мне Изомбар через неделю сшить обещала. Только будет стоить около трехсот рублей.
– На какие же ты деньги рассчитываешь?
– Обыкновенно… Принесут счет, ты и заплатишь!
– Дожидайся!
Он выскакивает из-за стола и, не докончив обеда, убегает в кабинет. Там он выкуривает папироску за папироской и высчитывает в уме, сколько остается работать, чтобы составился капитал в четыреста тысяч.
Оказывается, что не хватает около ста девяносто четырех тысяч. Правда, что у него имеется в виду процесс, который сразу может дать ему сто тысяч, но это еще вопрос, достанется ли он ему. Около этого процесса целая стая адвокатов похаживает: "Позвольте хоть документики просмотреть…" К счастью, он уж успел заручиться, видел документы и убедился, что действительно четыре миллиона у казны украдены. Но он так ловко успел выяснить ответчику суть дела, что сам вор убедился, что он ничего не украл и даже, пожалуй, кой-что своего приложил.
– Итак, вы сами видите, как легко оклеветать человека! – сказал он, с чувством пожимая Перебоеву руки.
– Еще бы! тут и возразить нечего! – ответил Перебоев горячо, – на основании такой-то статьи такого-то тома…
– Совершенно с вами согласен; но только вот что: как бы защитник противной стороны…
– И он ничего возразить не может. Дело ясное, правое… святое!
– Именно… святое!
На вопрос о гонораре Перебоев объявил прямо цифру – сто тысяч рублей, на что клиент-вор несколько сомнительно ответил:
– Помогите, голубчик!
С тех пор прошло два месяца. В течение этого времени вор аккуратно уведомлял Перебоева, что дело все еще находится в том ведомстве, в котором возник начет, что на днях оно из одной канцелярии перешло в другую, что оно округляется, и т. д.
Перебоев, в свою очередь, убеждал вора, что напрасно он сам беспокоится следить за делом, что он, как адвокат, может и в административных учреждениях иметь хождение; но вор, вместо ясного ответа, закатывал глаза и повторял:
– Помогите, голубчик!
А в обществе между тем ходили самые разнообразные слухи. Одни рассказывали, что вор пошел на соглашение: возвратить половину суммы в течение бесконечного числа лет без процентов; другие говорили, что начет и вовсе сложен.
"Странно, однако ж! – размышлял Перебоев, – ведь все это и я мог бы для него устроить!"
Вот и теперь, по поводу заказанного женою платья, он вспомнил об этом процессе и решился завтра же ехать к вору и окончательно выяснить вопрос, поручает ли он ему свое дело или не поручает. Ежели поручает, то не угодно ли пожаловать к нотариусу для заключения условия; если не поручает, то…